— Все в порядке?
Зачем ты это спросила, подруга? Слепому видно: Лаций Умбрус сильно сдал. Кудри поредели, открыв сухую кожу черепа, на руках выступили пятна, похожие на огромные веснушки; во рту недостает зубов. Прежний богатырь уступил место дряхлому патриарху, способному лишь гладить строптивого лошака-мирабила и прощать забывчивых учениц.
— Нет. Имена отбрасывают тени, тени получают имена. Ничего не в порядке, дитя мое…
Он потянулся и тронул пальцем уголок глаза вигиллы. Облизал палец, пробуя на вкус крохотную слезинку. Старика качнуло, словно ощутимый только для Нация ветер пронесся по столице. Опершись на холку Гиббуса, жрец напомнил скульптурную композицию «Хальгер Волхв прощается с конем». К счастью, лошак стоял прочно, как если бы на самом деле был отлит из бронзы.
— Береги себя, — тихо сказал наставник.
Анри так и не поняла: было это пожелание или предвиденье?
***Отпустив поводья, она позволила лошаку самому выбирать дорогу. Мысли текли спокойно, тихой летней рекой, равнодушной к происходящему на береговых кручах. Течение сбивалось на перекатах — взять след! найти подходящего малефика… — и снова выходило на стрежень, качая челны со всякой обыденной ерундой. Цокот копыт успокаивал, вводя в частичный транс. Одно из тайных свойств мирабилов: периферийный резонанс с аурой хозяина на уровне слабоэфирных взаимодействий. Если хозяйка в придачу еще и мантисса…
Валяй, Гиббус.
Труси рысцой, хороший.
Метельщики убирали листья с мостовой. Сгребали во дворах в огромные кучи, чиркали огнивом, подносили тлеющий фитиль к бывшей шевелюре клена или акации. Опершись на метлы, стояли, глядя на костры, дышали острым, удушливым ароматом, перебрасывались скупыми, ничего не значащими репликами.
Солнце, желтое, пылающее, старший брат тысячи гибнущих листьев, сочувственно моргало с небес. Метельщица-ночь ежевечерне сгребала солнце с неба во двор. Отдыхая, солнце размышляло, как хорошо было бы взять и одним прекрасным утром явиться в мир — зеленым. Не в вечном пожаре осени, а ярко-зеленым, словно клейкий листок. Правда, придется весь мир тогда пересочинять заново, чтоб не очень изумлялся капризам светила…
Стриг ушами довольный лошак, наслаждаясь последними теплыми деньками. Вскоре он свернул с маленькой, уютной площади Трех Узников на Высокопарную. Миг легкого головокружения, а также звон монетки, оброненной чумазым трубочистом, подсказали вигилле: они на верном пути. Подгонять мирабила ни в коем случае не следовало. Проскочит нужный перекресток — и все труды грифону под хвост.
На развилке — здесь Высокопарная, как жало змеи, раздваивалась на Пипинов бульвар и улицу Дегтярников — лошак остановился в нерешительности. Заплясал на месте, похож на легендарного дракона Беррида Чешуекрыла, не сумевшего выбрать между двумя принцессами и умершего дважды: от голода и тоски по семейной жизни.
Часы на ратуше в отдалении пробили полдень.
Развилка была знакома. Вон и вывеска, написанная старомодной «лягушачьей вязью»: «Инкунабула». Если спуститься в полуподвал по крутой винтовой лестнице, попадешь в букинистическую лавку мастера Анъярхотепа. Вопреки расхожим представлениям о букинистах, скрытных горбунах, мастер Анъярхотеп молод, привлекателен, не дурак выпить и умеет целоваться по-малабрийски. Впрочем, в библиографических редкостях мастер Анъярхотеп разбирался не хуже, чем Просперо Кольраун — в каскадных пироглобулах.
Анри спешилась.
Теперь можно думать о главном, не рискуя нарушить резонанс.
Проще всего узнать адрес искомого Андреа Мускулюса в архивах Тихого Трибунала. Но сегодня выходной! Согласно эдикту «О борьбе с излишним служебным рвением», в выходные и праздники свободный вход в здание «двух Т» разрешался лишь председателю. Сфинксы-часовые на подкуп отвечали зубовным скрежетом, зацикливаясь на риторической загадке: «Стой, кто идет?!» Можно извернуться гадюкой на сковороде и получить разовый допуск. Подать челобитную, дождаться решения по вопросу, и через неделю-другую…
Неподалеку от лавки букиниста кучка зевак рукоплескала артистам: сухощавому жонглеру в летах и молоденькой танцовщице. В прозрачном воздухе вертелся разноцветный калейдоскоп: булавы, кольца и шары. Летящие предметы, обклеенные бисером и мишурой, вспыхивали на солнце. Вигилла отдала должное мастерству жонглера. Впору заподозрить скрытого колдуна-левитатора. Однако ни малейшего выброса маны не ощущалось. Просто талант.
Глупая ты женщина, Мантикора.
Талант не бывает «просто».
Танец девушки на булыжнике мостовой. Танец разных предметов в воздухе. Танец артефактов, наполненных маной до краев, в руках сотен мастеров Высокой Науки. Равновесие — это банально. Черное и белое — для наивных квесторов, вцепившихся в скользкие, как живая рыба, идеалы. Скорее гонки — вперед вырывается то один, то другой рысак, признанный фаворит сменяется «темной лошадкой», их обходит по внешней дорожке крепкий середняк, поймав кураж… Нет финиша. Нет судьи с флажком. Вечные гонки — подлинное, настоящее, высокое равновесие. Так мантик жонглирует вероятностями, так маг метаморфирует поток маны.
Булавы и кольца держит в воздухе не пожилой жонглер.
Их держит восхищенный взгляд зрителей.
Вера в невозможность падения.
Вырезанный из бревна грубый болван жалок и нелеп. Для искусства он примитивен, для Высокой Науки бесполезен. Даже для первых верующих, припавших к стопам идола, это скорее символ надежды. Надежды на покровительство и исполнение желаний. Но проходят годы, десятилетия, века… Квалифицированный маг отлично знает, что такое — намоленный идол. Спящий до поры вулкан, готовый в любую минуту пролиться раскаленной лавой. И реальность вокруг бывшего болвана приобретает ряд дополнительных свойств, вызывающих содрогание у любого мантика.
Член Королевского Реального Общества, Генриэтта Куколь частенько задумывалась о Пупе Земли, Омфалосе, смешной реликвии Черно-Белого Майората. Задумывалась — и ей становилось совсем не смешно. Гадать на Пуп она боялась. Не потому ли Бдительный Приказ медлил с уведомлением Тихого Трибунала? — боялись, что виги увлекут следствие на зыбкую почву…
— …крысюк местный подкатывался. Десятину требовал.
— Когда?
— Да только что.
— Ну?
— Его сударь один отвадил. Здоровый такой. Ка-ак приложил с правой!
— А крысюк?
— Хвост поджал, и деру…
— Правильно! С этой мразью иначе нельзя!
— Вон, вон, гляди!..
— Кто? Крысюк?!
— Да нет! Сударь, здоровый…
«Здоровый сударь» изволил подниматься по винтовой лестнице из лавки мастера Анъярхотепа. На свет явилась сперва шляпа, затем голова, широченные плечи под курткой… Лошак громко заржал, требуя угощения и похвалы. Гиббус знал, что честно заработал и то, и другое.
— Ясного дня, сударь малефик. Извините, мы не были представлены друг другу. Генриэтта Куколь, вигилла Тихого Трибунала.
— Счастлив знакомству.
Ничего похожего на счастье на грубоватом лице Андреа Мускулюса не отразилось. Скорее наоборот. А в голосе прозвучала откровенная издевка. Прав был Месроп. Нас здесь не любят.
Этот бычок — не мистрис Форзац. Будем брать бычка за рога.
— Я прошу вас оказать содействие следствию.
— Я давно не под следствием, сударыня. Чист, аки агнец. Мускулюс злорадно ухмыльнулся краешком рта.
— Мне это известно, сударь. Если желаете, могу еще раз принести извинения от лица Трибунала.
Малефик тяжело переступил с ноги на ногу. Изображая задумчивость, воздел очи горе; потер тщательно выбритый подбородок. Снял шляпу, стряхнул несуществующую пылинку, опять надел шляпу.
— В принципе, я не против, сударыня. «Хвала Вечному Страннику!»
— Рекомендую подать запрос от имени Тихого Трибунала ответственному секретарю Лейб-малефициума. Рассмотрев ваш запрос в трехдневный срок, секретарь передаст его моему прямому начальнику, лейб-малефактору Серафиму Нексусу. Когда господин лейб-малефактор найдет время ознакомиться с этой бумагой, он примет решение, оформит соответствующим приказом и велит мне исполнять. После чего я, несомненно, окажу вам любую посильную помощь.
Можно представить, как «здорового сударя» мурыжили в «двух Т» во время следствия. А теперь появилась чудесная возможность отыграться. Получите и распишитесь.
— Извиняюсь за назойливость, но речь идет об остаточных некро-эманациях. Вы чудесно знаете, до чего они нестабильны…
— Очень сожалею, сударыня. Увы, сегодня, как вы могли заметить, выходной. Который я решил посвятить розыскам редчайшего манускрипта.
— Какого именно?
— «Основы станомантики» Криббеля Этерна.
— Насколько я понимаю, станомантика — не ваш профиль.
— Ошибаетесь! Определение дальнейшей судьбы человека по тому, как он стоит, ходит, переминается с ноги на ногу, — действительно не мой профиль. Но как насчет прямых и обратных связей? Тесная обувь, мелкие травмы голеностопа, пальцев ног, мозоли от жестких башмаков? Мелочи?! Отнюдь! Если проследить связь, мы приходим к изящному варианту косвенной порчи через станомантику! А порча…
— …ваша родная стихия, — закончила за малефика Анри. — Изящно, не спорю. Ваш ум остер, и рассуждения оригинальны. Не сочтите за попытку грубой лести.
— А посему с сожалением вынужден откланяться, — развел руками Мускулюс.
Ответ его, как ни странно, содержал искренние нотки.
— Воля ваша, сударь. Однако, боюсь, вы зря потратите выходной день.
— Почему вы так думаете? В Реттии достаточно букинистических лавок…
— …где торгуют хламом и беллетристикой. Если «Основ станомантики» не оказалось в «Инкунабуле», вы не найдете их нигде в городе. Я знаю, о чем говорю. Свой экземпляр я выхаживала больше года.
— У вас есть Криббель Этерн?
Очень хотелось покуражиться в ответ. Но Анри раздумала рисковать.
— Разумеется. Мой профиль до поступления на службу — общая мантика.
— Какое издание?
— Академическое. С иллюстрациями Дюрье.
— Вы дразните меня, сударыня? Или…
— Или. Я предлагаю соглашение. Вы получаете от меня «Основы станомантики» на необходимый срок. Если захотите, закажете копию переписчику. В придачу я готова частично, в меру моей занятости, консультировать вас. Взамен…
— …я беру для вас некро-след.
— Да.
Анри ожидала паузы. Этот упрямец с телосложением кузнеца и подходящей фамилией — «Нихонова школа»! — не мог так вот сразу признать себя побежденным хрупкой женщиной. Он будет делать вид, что колеблется, взвешивает «за» и «против», в итоге не уступив даме, а приняв собственное решение…
Она ждала паузы и ошиблась.
— Хорошо. Я согласен. Сейчас мне надо домой, но через два часа я подойду в указанное вами место. И помните: с учетом будущих консультаций!
Малефик подмигнул со значением.
Анри едва не сделала ответный знак от сглаза.
Как раз в этот момент жонглер отложил в сторону кольца и булавы, взял маленькую кифару, настроенную на два тона выше обычного, и заиграл знакомое вступление. Мотив подхватила девушка — слабым, но приятным сопрано. Ария Терцини из трагедии «Заря». Та самая ария, которую мурлыкала Анри, высаживая «Розу шагов»; ария, которую пел хор мальчиков во сне — вещем, но неразгаданном.
Такие совпадения ни одна мантисса не сочла бы пустой случайностью.
SPATIUM VII. АРИЯ ТЕРЦИНИ из ТРАГЕДИИ «ЗАРЯ» ТОМАСА БИННОРИ, БАРДА-ИЗГНАННИКА
CAPUT VIII
«Шли моранские хорты по чудному следу — ах, не быть со мной на „ты“ ни зиме, ни лету…»Два ближайших часа она провела с пользой. Заморила червячка в «Гусе и яблоке»: здесь подавали чудесное фондю по-виллански, с кукурузной мукой и тремя каплями вишневой водки. Сперва Анри думала отказаться от лакомства, потому что котелок для фондю изнутри натирали чесноком, а ей еще работать с людьми. Но передумала: в конце концов, с малефиком ей не целоваться, а некротические эманации отслеживать, а если и целоваться, то существенно позже, и вообще — потерпит.
Бокал облегченного кларета скрасил терзания души.
— Пудинг? — предложил содержатель траттории, чернявый хитрец Этьен Кормило.
Никто не верил, что фамилия у Этьена настоящая. Вигилла тоже не верила, пока однажды не навела справки по служебным каналам. Оказалось, чистая правда: чернявый происходил из древнего рода Рапунцельских кормчих, от самого Люберета Тяжкое Кормило, проведшего фрегат «Паладин» сквозь рифы и отмели Буйнакца. Выяснилось также, что Этьен подвергнут остракизму старейшинами рода за предательство традиций.
Предательства такого свойства радовали Анри: кормчие ее интересовали мало, а кормильцы — более чем.
— Ты убьешь меня, Этьен. «Дед Кальвадо»?
— Двойной!
— С темным сиропом?
— И с ореховой стружкой.
— Негодяй ты. Мерзкий соблазнитель. Губитель талий. Давай неси свой пудинг…
— Как именно? В лаковой тарели? В серебряном судке? Горящим синим пламенем?
— Быстро!!!
Лошак недовольно крякнул, когда хозяйка после трапезы взгромоздилась ему на спину. Пришлось намекнуть при помощи пяток, что труд облагораживает, а время не терпит.
Гиббус внял и зашевелил копытами.
Вскоре он мирно объедал чертополох на обочине Фалбальского тракта, возле частного лабилектория «Миманс». Здесь Анри задержалась, разыскивая верховного лабилектора, иначе чтеца по губам, Эраста Драммона. Помнится, впервые оказавшись в «Мимансе», вигилла была поражена обилием чудаков — гримасничая, корча жуткие рожи, они походили на людей, одержимых легионами бесов. Одни растягивали рот до ушей, другие сжимали его в «курячью гузку», третьи волнами гоняли по лбу морщины, четвертые катали желваки не только на скулах, но и в самых неподходящих местах… Лица лабилекторов напоминали посмертные маски висельников, которыми увешивал стены мастерской бесноватый живописец Адольф Пельцлер, работая над «Оргией безумцев».
А какофония издаваемых ими звуков, от скрежета ржавых петель до мышиного писка? Случайного человека это могло испугать до смерти.
Позже выяснилось, что опытный лабилектор не просто следит за чужой артикуляцией, переводя увиденное в слова. Мастер буквально влезал в шкуру объекта, копируя мимику, повадки, манеру речи, звучание голоса, наконец, в мельчайших подробностях. Эраст частенько смешил Анри, гуляя с ней в толпе и мгновенно подхватывая на лету любую интонацию, произношение или акцент. Его считали своим горцы-малабры, с их гортанным клекотом, вспыльчивые, упирающие на «о» анхуэсцы, картавые фламбарды, говорящие в нос жуайезы…
