— Рыбаки, оказавшиеся пограничной стражей Майората, которую предупредили заранее и оставили во второй засаде, забрали своих раненых и отвезли в лодках на ту сторону озера. Квесторов, с повреждениями разной степени тяжести, мы доставили в Чурих. Точнее, в расположенную рядом с замком кадавральню. Отряд барона фон Шмуца последовал за нами. Перед этим барон вернул палаш рыцарю Шарлю Лефевру, избитому лично его светлостью, и принес извинения.
— Откуда вам известно имя рыцаря?
— Барон спросил, не родственник ли молодой человек корнету Францу Лефевру, приемному сыну полка конных пращников. Молодой человек ответил утвердительно.
— Рене Кугут последовал за вами в Чурих доброй волей?
— Вы о горбуне? Лишившись сил, он валялся неподалеку от перекрестка, на грани обморока. Рыбаки всеми силами старались увезти его в Майорат, но сударь Кугут воспротивился. Он кричал, что живым не дастся, что никогда не вернется в эту… э-э… он что-то такое говорил про юдоль скорбей, тернии позора и трагическую любовь. Я не особо вникал в его вопли.
— Рыцари Зари Вечерней настаивали?
— Да. Но сударь Кугут невесть откуда выхватил острый предмет крайне неприятного вида и стал угрожать самоубийством в случае его насильственной экстрадиции. Барон фон Шмуц сказал мне, что юноша на грани нервического истощения и что он страстно жаждал личной встречи с профосом Надзора Семерых. Я подумал… Ну, неважно, что я подумал. Важно, что я предложил сударю Кугуту сопутствовать нам, и после краткой беседы он согласился.
— Представители Майората возражали?
— Категорически. Но тут проснулся граф Ле Бреттэн, и они прекратили дозволенные речи.
— Вы уже тогда знали, что Рене Кугут — Черный Аспид, владыка Майората?
— Нет. Он признался позже.
Liber IV. ГЕНРИЭТТА КУКОЛЬ, ВИГИЛЛА ТИХОГО ТРИБУНАЛА, И КОНРАД ФОН ШМУЦ, ОБЕР-КВИЗИТОР БДИТЕЛЬНОГО ПРИКАЗА
Согласно классическому теормагу, опуститься ниже нулевого уровня мано-содержания для человека невозможно. Но, исходя из гипотез Матиаса Кручека — вполне возможно. Принципиально новое качество, достигаемое при переходе на отрицательные уровни. Мана в минус первой степени, в минус десятой… Антимана.
CAPUT XIX
«Мы бы здесь легли костьми, но с незваными гостьми много больше хлопот и мороки…»— Уже поздно, — сказал гроссмейстер Эфраим, сняв знаменитый тюбетей и вытирая им лысину. Золотое шитье царапало кожу, оставляя красные полоски, но это, судя по блаженной ухмылке, ничуть не занимало престарелого некроманта. — Сударыня, вы, должно быть, утомились? Моя гостевая спальня в вашем распоряжении. Уверен, ваш чудесный лошак легко доставит вас в башню!
Гиббус тихонько заржал, радуясь комплименту.
— А вы, ваше чернокнижие? Мой мирабил без труда снесет двоих!
Быстро сообразив, что рано обрадовался, Гиббус фыркнул и сделал вид, будто умирает от голода. Ткнувшись мордой в заросли болиголова, он громко зачавкал, пуская зеленые пузыри. Любой конюх, не разбирающийся в природе мирабилов, кинулся бы спасать глупое животное от ядовитой пищи, но хозяйка отнеслась к капризам лошака без интереса. Таких, как Гиббус, овсом не корми, дай сожрать торбу бешеницы, корыто цикуты или объесться белены. Анри в данном случае удивляло другое. Фрося, конечно, двужильный, тянется — не рвется, но в его почтенном возрасте отдых требуется даже самым бодрым, самым манообильным чародеям. Вон бычок Мускулюс поперек себя шире, как любой последователь Нихоновой школы, а зевает во весь рот…
Водрузив тюбетей на прежнее место, Эфраим отрицательно покачал головой:
— Я, голубушка, хотел бы спуститься к озеру. Здесь чудесные виды, особенно лунными ночами. Говорят, испарения Титикурамбы продлевают жизнь и излечивают сорок восемь смертельных заболеваний, включая пятнистую хандру. Дождь, к счастью, прекратился, погода чудесная…
— Разрешите составить вам компанию?
Эта безумная идея посетила вигиллу, как арест-команда Тихого Трибунала: без предупреждения, поставив перед фактом. Гроссмейстер ничем не дал понять, что желал бы прогуляться вдвоем; напротив, Фрося был безукоризненно любезен, заботясь об отдыхе усталой дамы. Но сердце подсказывало — глава Совета втайне не возражает перекинуться с гостьей словечком в отсутствие свидетелей.
— О, сударыня! Почту за честь!
Мимо, прямой и строгий, словно жердь проглотил, прошел барон фон Шмуц, хмуро покусывая сорванную веточку дружинника. Сняв треуголку, он коротко поклонился гроссмейстеру, затем — Анри, поддерживая версию их служебного, как говорится, «шапочного» знакомства, и проследовал к домику, где разместили страдающего от контузии стратега Германа. Безукоризненно одетый, распространяя сложный аромат духов, в парике с буклями и косицей, Конрад вызывал у любого, менее аккуратного и чопорного зрителя, чувство собственной неполноценности. Малый рост лишь подчеркивал общую важность, излучаемую фон Шмуцем: в его присутствии хотелось сутулиться и отказаться от каблуков.
Глядя вслед обер-квизитору, гросс уважительно цокал языком:
— Очень, очень достойный сударь! Раньше я с меньшим доверием относился к Бдительному Приказу. Подчеркну, в отличие от Тихого Трибунала! — коему всегда и безусловно доверял…
Политическая лесть шла Фросе, как лошаку — намордник.
Зато гостеприимство Клофелинга оказалось выше всяческих похвал. Под размещение раненых он выделил замковую кадавральню — стайку аккуратных домиков и служебных флигельков, расположенных ниже по склону за Башней Изысканий, между Чурихом и западным берегом озера, в дивной роще криптомерии. Селить гостей в замке гросс отказался. «У нас все-таки не отель, — извинился старец, разводя руками. — Не этот… как его?.. „Приют героев“! Уж не взыщите…» Пока братья Крученики командовали бригадой дрейгуров, организовывая доставку квесторов на новое место жительства, шустрая Номочка гнала прочь от кадавральни скандальную очередь, состоящую из жителей долины. Желающих с выгодой продать безвременно усопшего родича в услужение некромантам оказалось предостаточно. Похоже, они стекались сюда с завидной регулярностью, и дождь не был им помехой.
— На сегодня прием закрыт! — кричала Сестра-Могильщица. — Приходите через неделю! Сударь, ваша чахоточная кузина обождет на леднике! Я кому сказала: через неделю!
— А почему этих принимают? — бузил упрямый сударь, тыча пальцем в дрейгуров с носилками, где возлежали бесчувственные квесторы. — Несправедливо! Как своих, так вне очереди, а как наших, так прием закрыт!
— Эти живые! — разъясняла Номочка, с трудом сдерживаясь от рукоприкладства. — Их лечить будут!
— Ага, живые! — не сдавался бузотер. — Нашли дурака! Знаем мы ваше лечение…
Сама Анри после краткой беседы с квизом и гроссом поспешила оставить перекресток, во избежание. Из отряда барона ее мог разоблачить шумный, бесшабашный Кош Малой, с которым они пили кофий в «Шкатулке д'Оро», а также Мария Форзац, мистрис молчаливая, но недружелюбная. Знакомство с бароном легко оправдать служебными связями, но целая «встреча друзей» вызвала бы слишком явные подозрения. Торопиться следовало еще по одной причине: лошак, трепеща от пережитого возбуждения, сцепился-таки с ненавистным са-пэем. Ржание, рычание, оскаленные клыки, мелькание копыт, вопли двух женщин, отдающих приказы разъяренным животным… Обрывки заклинаний, которые творил малефик из лучших побуждений, без малейшей пользы трепыхались в воздухе: у мирабила и са-пэя был слишком высокий защитный барьер, а усилить мощь волшбы Мускулюс не рисковал, боясь навредить. Повиснув на шее лошака, Анри не давала Гиббусу взлететь и сверху атаковать пса; вцепившись в холку Лю, мистрис Форзац мешала собаке мертвой хваткой сжать челюсти на горле врага. Когда животных с трудом растащили, лицо мистрис, обычно маловыразительное, излучало такое бешенство, что Анри всерьез стала опасаться за свое собственное горло.
Но «дама за семью печатями» не произнесла ни слова, если не считать команды: «Лю, рядом!» — и удалилась к бесчувственному сыну. Положив голову Кристофера к себе на колени, она смежила веки и затихла.
Пес лежал у ног хозяйки, хрипло пыхтя.
Впрочем, драка животных кое-кому пошла на пользу. Вместе с бригадой дрейгуров на перекресток явился и Фернан Тэрц, притворяясь, что сгорает от любопытства, или действительно сгорая от оного — редкий случай, когда личина и сущность совпали. Пожалуй, увидь барон лжестряпчего здесь и сейчас, мог бы и сорваться от такого сюрприза. Но барон глазел на драку, а Тэрц не растерялся: мигом разоблачась до подштанников и презрев ливень, хитрец затесался меж дрейгурами, подхватил носилки на пару с одним из «условно живых» и удалился в кадавральню. Походка вразвалочку, восковое радушие на приятно-глупом лице, олово тусклых глаз, механический ритм движений — Анри даже засомневалась, жив ли профос.
Совсем другой человек стал, спасибо за внимание…
— Так мы идем, милочка? — перебил ее воспоминания Фрося.
Анри кивнула.
***К вечеру небо очистилось. Высыпали первые, самые любопытные звезды. Светлячки, мерцая, всматривались в суетные дела, творившиеся на тверди земной. Присев на крыльцо, медля встретиться с Германом лицом к лицу, барон в ответ любовался сияющим чудом. В городе редко смотришь на небо; куда чаще клянешься Овалом Небес, поминая к месту и не к месту. Сейчас небосвод походил на бархотку королевы, подмигивая из глубины россыпью бриллиантов.
Величие тайны, спел бы трубадур.
Тишь да гладь, отметил бы скромный мещанин.
Скоро ночь, почесал бы в затылке случайный путник, застигнут во чистом поле.
У каждого нашлось бы, чем помянуть уходящий день. Зато несколько часов назад, когда над гиблым перекрестком разверзлись хляби небесные — слов не хватало, да и не нужны они были, слова…
…Складывалось впечатление, что там, наверху, косорукая поломойка взялась драить шваброй грязные облака. Раз за разом дуреха выкручивала тряпку в подставленное ведро, на дне которого по нелепой случайности оказалась земля. Мокрые до нитки, рыцари Вечерней Зари траурной процессией удалялись к берегу Титикурамбы, унося раненых на носилках, сделанных из копий и плащей. Черные страдали: им до одури хотелось забрать и хромого пульпидора, но в итоге пришлось уйти несолоно хлебавши.
«Уж не чурихцы ли дождь наслали? — отстраненно думал Конрад, стараясь привести в чувство племянника: Герман сполз с коня ему на руки и потерял сознание. Должно быть, от радости видеть любимого дядю. — Вполне могли: воякам пыл остудить. Если так, колдун-темпестор у них на редкость бестолковый. Сидит небось в башне, лентяй, и в ус не дует. Битва закончена, пора бы и солнышку выглянуть…»
С усилием приподняв молодого стратега, барон расстегнул ремни, стащил с Германа мятую кирасу, разодрал, не церемонясь, ворот рубахи. Усадил, прислонив спиной к валуну — настоящему, не ложному камню, случайно отбившемуся от общей «кладки». Дождь, наивный лекарь, старательно поливал контуженого; пыль превращалась в грязь. Барону приходилось держать племянника, чтобы тот не соскользнул в лужу. Грудь стратега тяжело вздымалась и опадала, лицо коверкали неприятные судороги, искажая знакомые черты; глаза под веками жили отдельной жизнью, как у спящего, который видит страшный сон.
Рядом, ничуть не стесняясь, по-волчьи зализывала порез на руке рыжая девица, абсолютно голая после обратного превращения. «Агнешка Малая», — вспомнил Конрад, отметив, что девица хороша собой и нагота ей к лицу, поскольку выглядит совершенно естественной. Рука девицы для постороннего зрителя воспринималась скорее как левая передняя лапа, но это Агнешку не портило. Словно подслушав чужие мысли, рыжая со значением подмигнула барону и принялась наконец одеваться во что попало. Как ни странно, частично одевшись, рыжая стала смотреться гораздо более вызывающе, чем раньше.
— Позвольте, я помогу вам.
Над Конрадом, серебристым тополем над кустом ракиты, навис благообразный старец. Раздражающе высокий, прямой, с аккуратной бородкой, где еще сохранились смоляные нити. Смотрел старец с искренним сочувствием. По вышитому тюбетею, седым кудрям и халату незнакомца струилась вода, но он не обращал на ливень ни малейшего внимания, словно аскет-дождевик из секты «Aqua-vita».
— Буду весьма признателен… — пробормотал барон, вставая и машинально отряхивая колени.
Старец ничего не стал делать или говорить. Он внимательно посмотрел на Германа — и тот открыл глаза! Взгляд у горе-командора был мутный, бессмысленный. Фон Шмуц-младший зашевелился, но как-то невпопад: жужелица вдруг забыла, для чего ей нужны лапки.
Вспомнив репутацию здешних чародеев, барон вздрогнул.
— Не беспокойтесь, прошу вас, — улыбнулся старец с большой долей иронии. — Юноша жив. А мы не делаем бидриоганов из живых. Эти конвульсии — последствия удара в голову… м-м… метательной булавой, если не ошибаюсь. Головокружение, потеря координации движений, расфокусированный взгляд. Все симптомы налицо. Ваш родственник?
— Племянник.
— Рада вас видеть, барон! Какими судьбами?
Впервые Конрад имел счастье лицезреть вигиллу при исполнении в одном шелковом халатике и босиком. Халатик Генриэтта без особого успеха пыталась запахнуть, но делала это не слишком убедительно, с заметной кокетливостью. Прикрыться личиной она и не подумала.
Барон отметил сходство поведения Генриэтты Куколь и рыжей хомулюпусицы Агнешки, после чего слегка покраснел.
— Разрешите представить вам, гроссмейстер: барон фон Шмуц, обер-квизитор первого ранга. Мы с его светлостью знакомы по службе. Барон, перед вами — Эфраим Клофелинг, глава Совета Высших некромантов Чуриха.
Барон церемонно поклонился. И вот этот вымокший до нитки улыбчивый старикан, разодетый, как евнух в ла-лангском серале, — величайший из ныне живущих некромантов?!
— Рад, душевно рад знакомству, — возликовал гроссмейстер, словно всю жизнь мечтал прижать к груди сотрудника Бдительного Приказа. — Господин барон, вы не в курсе: по какому поводу стряслось побоище?
— Позвольте сперва выразить вам свою благодарность, мессир…
«Ваше чернокнижие!» — зловещим шепотом подсказала Анри, лучше осведомленная в титуловании волшебников.
— Когда б не своевременное вмешательство вашего чернокнижия… — обер-квизитор уже сообразил, кто был тот огромный ворон, который так лихо спикировал на поле боя, ввергнув сражающихся в ступор.
— Полноте! — заскромничал Эфраим Клофелинг. — Здесь все свои. Не меня благодарите, а госпожу Куколь. Она первая заметила неладное…
«Госпожа Куколь» с самым серьезным выражением лица сделала официальный реверанс, отчего ее халатик… Конрад торопливо уставился на гроссмейстера.
— Причина баталии, ваше чернокнижие, связана с проводимым мной расследованием, и я не очень-то уполномочен…
— Конечно, друг мой! Тайна следствия превыше всего!
— Но, принимая во внимание неоценимую помощь вашего чернокнижия…
Рассказ занял не более трех минут. Барон был лаконичен: правда, одна правда и ничего, кроме правды. Письма от «доброжелателя». Прозрачный намек на связь квесторов с Чурихом. Побоище в «Приюте героев». Сбор обеспокоенных родственников. Следствие и предположение об инсценировке. Выезд наперехват; столкновение на перекрестке.
