Нет! Вздохнула Ярина, закусила губы. И вспоминать не станет. Все плохо выходит. Те двое, кнеж с Мацапурою, колдуны. А Денница кто таков? И подумать страшно!
Подошел к ней Мыкола, по плечу погладил.
- Я вот чего тебе, Яринка скажу…
Да вот не сказал.
Грянул выстрел, эхом от стен отразился.
* * *- Ворог! Ворог в замке!
Хведир! Его голос!
Взвился Мыкола, топнул ногой об пол, да так, что гул пошел.
- Ах ты, чорт с дьяволом и всех бесов клятых кагал! Хватай пистолю, Яринка!
Поймала на лету. Мыкола уже рушницу-фузею на плечо закинул, у Петра - гаковница в руках.
А в коридоре шаги. Ближе, ближе. Бежит кто-то.
- Ворог!
Так это же пан бурсак!
- Ты чего здесь, дурень безголовый?
- гаркнул Мыкола.
- Чего стражу покинул? На забороло беги!
- Так ведь… Внутри они! Наверху, где зала. Я шум услыхал, поднялся…
- Беги!!!
Сгинул Хведир. Чертыхнулся Мыкола от души, к панне сотниковой обернулся.
- Зала? Где это?
Задумалась Ярина. Не иначе, Зал Грамот, где они с Мацапурой на солнце смотрели.
- По лестнице. Той, что налево.
- Вперед, Петро! А ты, Яринка, не спеши - ногу береги. Кого чужого дорогой увидишь - лупи из пистоли! Ну, с Богом!
Пока бежала, пока по ступенькам карабкалась, десять раз падала. Кривилась от боли, ругалась черно. Ах, ты калека безногая! Ведь хлопцев-то всего двое! Пока она доползет…
Остановилась на миг - дух перевести. Прислушалась. Не палят ли? Нет пока. А вот голоса…
- Не стреляйте! Не стреляйте! Свои мы!
Свои? Скривилась панна сотникова, дернула носом. Знаем, какие свои по ночам в фортецию забираются!
- Не стреляйте, панове!
А ведь знакомый голос!
- Это я… Я, Гринь-чумак из Гонтова Яра!…
Что-о-о-о?!
Вначале не разобрала ничего. Не горели в зале свечи, а из окон стрельчатых только тьма сочилась. Енох-братьев, правда, разглядела. Вот они, у входа.
- Ты, Яринка? Ну, добре! А ну-ка ходите сюда, панове! Да смирно, не то свинцом накормим!
Панове? Всмотрелась панна сотникова в темноту. Точно - трое! У самых кресел собрались, которые для кнежа с кнежной выставлены. Да трое ли? Двоих - видно, а вот третий…
- Это я! Я! Не стреляйте!
Гринь!
Подошел, наткнулся грудью на фузейное дуло, замер.
- Эге, земляк, значит?
- недобро проговорил Мыкола.
- Слышь, Яринка, не тот ли это чумак, что хлопцев под пули Юдкины подвел?
Поняла Ярина - всего миг жизни чумаку остался. Поняла - заспешила.
- Погоди, Мыкола! Погоди!
- Годить? Да чего годить-то? Юдку-душегубца упустил, так хоть этого…
- Не надо! Не надо братика!
Замерла Ярина. Застыла. Протопали по плитам каменным маленькие ножки.
…Топ! Топ! Топ! Топ!
- Не убивайте братика! Хороший он!
- Тьфу ты!
- даже сплюнул Мыкола, рушницу опуская.
- Уходи, хлопчик, от греха!
- Это не он! Не он! Это я их в замок провел! Через стену! Там тонкая пленочка!…
И снова шаги - легкие, женские.
- У нас нет оружия, господа. Пожалуйста, выслушайте нас! Я - Сале. Вам, наверно, про меня рассказывали?
Ярина только вздохнула, ушам своим не веря.
Сале!
Ведьма Сало!
Ну и дела!
* * *Запалили свечи, осмотрелись.
Чортов ублюдок! Ты?
Даже не узнала его панна сотникова. Он? Помнила, каким был, когда его Мацапура-злыдень на закорках нес. На вид года три было тогда байстрюку. Меньше даже. А теперь…
- Ну, то чем обязаны, панове?
Переглянулись Гринь с ведьмой.
- Мы… Мы хотим…
- Я! Я скажу!
Шагнул вперед бесов байстрюк. Ручку поднял - четырехпалую.
Вздрогнула Ярина.
- Я скажу! Это я попросил братика и тетку Сале сюда приехать. Я тут главный!
Не выдержал Петро - ухмыльнулся. Даже Мыкола не удержался, головой покачал.
- Справный отаман ты, хлопче! Силен фортеции брать! Ну, знакомы будем! Еноха я, Мыкола Лукьяныч. А ты кто будешь?
- Я? Я - Денница.
Холодно стало Ярине. Он! Совсем другой, непохожий, но он! Сколько же времени прошло? Месяц, чуть больше? Или меньше?! А на вид хлопцу все семь лет будет. И лицо изменилось. Уже не страшное…
Нет, страшное! Его это лицо! Его! Уже и узнать можно!
- А ты главный, дядька Мыкола Лукьяныч? Самый главный?
- Гм-м…
Даже смутился бесстрашный черкас. Смутился, ус покрутил.
- Ну… Пока что главный я здесь, хлопче. Значит, через стены проходит можешь? Лихо! Что предупредил - спасибо. Эх, надо было у панотца нашего крест напрестольный выпросить!
- Это не нужно!
- перебила Сало.
- У меня есть возможности… способы защитить замок от агрессивной… враждебной магии. Но это не главное.
- Кому не главное… - нахмурился Мыкола.
- А кому и жизнь дорога! Слыхал про тебя, пани Сало. Всякое слыхал! И как ты Мацапуру-нелюдя на перинах тешила, и как чародейство мерзкое творила. Или в Господа истинного уверовала, пани пышная?
Задумалась Сало, губы тонкие поджала.
- Это… Это тоже не главное, господин Еноха. Не знаю, поймете ли вы… Мне надоело бояться. И просить надоело. Я больше не служанка - ни князю Сагору, ни Самаэлю. Если мое проклятие еще что-то значит, то будь они прокляты! Трижды! И ныне, и всегда…
- Нет! Не надо! Не говори!
Взметнулась вверх ручонка. Шестипалая.
- Не говори так! Никого нельзя проклинать. Никого! Дядька Мыкола Лукьяныч, мне с тобой говорить надо! Очень надо! Я хотел у Бога совета спросить, да батька не позволил. Говорит, рано мне еще с Богом разговаривать. Но он мне сказал, что делать нужно. Он умный, он все знает…
Слушала Ярина и чуяла, как ужас к сердцу подступает. С Богом говорить хочешь, Несущий Свет? И ведь поговорил бы, если б не батькин запрет!
Байстрюк из Гонтова Яра, младень-недоросль…
Страшно! Ой, страшно!
- Говорить со мной хочешь?
- нахмурился Мыкола.
- То поговорим, хлопче!
Рискнули - позвали Хведира. Тихо было в таборе осадном, покойно. А об остальной химерии пани Сало, едва про наместника Серебряного Венца услыхала, как тот под стенами войной встал, побеспокоиться обещала.
Да только все одно не сдюжить, ежели с четырех сторон полезут!
Горели свечи, и факелы горели. Это уж Ярина озаботилась. Почему-то страшно стало от тьмы кромешной. Как в детстве, когда Черной Руки боялась.
А сейчас…
Ох, лучше и не думать!
За стол сели. Случайно ли, не случайно, но оказался байстрюк чортов в самом почете - в конце парадном, где хозяину место. Мыкола и тот - ниже сел.
Да в месте ли сила?
Расселись молча. Братья люльки достали, закрутили дым тютюнный кольцами. Хведир - и тот носогрейкой пыхтел.
Подивилась Ярина. Ай да бурсак! Да и то верно, что за беседа без люльки?
Дымили, молчали.
Ждали.
Наконец, ударил Мыкола люлькой о каблук, положил на тканую скатерть.
- Так вот, пани да панове. Покурили, теперь и речи вести самое время. Ну, говори, пан Денница!
Встал байстрюк, глазами желтыми блеснул. И вновь похолодела Ярина. Его глаза, его!
ЕГО!
Встал, дернул ручонкой четырехпалой - словно бы дым отогнать хотел.
- Пленочки лопнули. Понимаете? Лопнули! Они не сами лопнули, их бабочки порвали. Бабочки плохие, они хотят, чтобы наша Капля высохла. Совсем! Это все придумала розовая бабочка, она хочет быть главной. Самой-самой главной!
Странное дело - и не ухмыльнулся никто, детские слова слушая. Вроде бы и смешно - пленочки, бабочки какие-то, и еще капля ко всему.
А ведь не смешно!
- Братик сказал, что это Аспид прилетел. Аспид - неправильное слово. Это не Аспид. Это дырочка в пленочках, и через дырочку Капля вытекает. За пленочками очень пусто, капля не может удержаться, ее тянет. За пленочки тянет! Я… Я еще всех слов не знаю…
- Понятно, хлопче, - вздохнул Хведир.
- То именуется "тыск" иначе же - "давление". Ибо написал великий Аристотель Стагирит, что естество пустоты не приемлет…
- Так чего ж это будет?
- не вытерпел Петро.
- Или пропадем?
Поразилась Ярина. Диво-дивное! Молчун заговорил!
Так ведь заговоришь!
- Мой батька знает, - твердо проговорил байстрюк.
- Он очень умный. Он сможет помочь. Он мне сказал, что я должен прийти сюда. Он сказал, чтобы вы не трогали доброго дядьку. Он сказал, чтобы Ирина Логиновна Загаржецка позвала своего батьку. Он сказал, что батька Ирины Логиновны Загаржецкой должен прийти и привести с собой Заклятого.
- Кого?
- не утерпел Мыкола.
- Да поясни, хлопче!
- Я… Я не могу!
- Денница огорченно вздохнул.
- Я еще маленький. Я знаю, что батька говорит правильно. Если он придет, я всех спасу! Я спасу!
И вновь не усмехнулся никто. Ярина же вновь удивилась. Батька-то - ладно! А вот что за дядька такой у байстрюка чортова объявился? А как поняла…
"Вызволи, Ярина Логиновна! Вызволи-и-и!"
Сжал кулак Мыкола, по скатерти тканой ударил.
- То… То ты ведаешь, пан Денница, где ныне пан Логин, сотник наш, обретается? И ты позвать его можешь?
- Знаю, дядька Мыкола Лукьянович. Но я его позвать не могу. Его может позвать Ирина Логиновна Загаржецка. Она его позовет и укажет Окошко. Тогда он сможет приехать и привести Заклятого. Только это все надо сделать сейчас. Прямо сейчас!
Договорил, ручонкой шестипалой взмахнул.
Сел.
Никто не откликнулся. Молчали, не переглядывались даже. Петро вновь принялся люльку набивать. Кисет достал, повертел в крепких пальцах.
Бросил.
- И кто скажет чего?
- наконец проговорил Мыкола.
- Или ты, чумак? Твой брат, тебе и отвечать.
- Я… Не знаю я…
Вскочил Гринь, обернулся растерянно.
- Он еще маленький. Маленький…
- Мальчик знает, что говорит.
Холодно прозвучали слова ведьмы Сало. И снова - не отозвался никто. Ярина на Хведира взглянула - молчал пан бурсак, окуляры в пальцах крутил.
- Та-а-ак, - протянул Мыкола.
- Ну, тогда я решать буду…
- Погоди! Я… Поговорить надо!
Вскочила Ярина, в Енохе-старшему подбежала.
- Отойдем…
А как отошли - недалеко, к окошкам темным, и слов не нашлось. Про что поведать? Про сны свои? Про Птицу Черную?
- Это… Колдовство это, - с трудом выговорила она.
- Он… Денница… Он хороший, но ведь батька его… бес!
- Бес?
- хмыкнул лихой черкас.
- Да хочь пес, абы яйца нес! Домой вернемся - в церкву пойдем, к панотцу Никодиму. Отмолим грех! Не о том думать ныне следует.
Поняла панна сотникова - не убедит. Да и как убедить ей, если сама не знает. Прав Денница - нет еще будущего. Есть маленький хлопчик, что мир Божий спасти обещает.
Ну, будь что будет!
Подошел к столу Петро, кулаками о скатерку оперся.
- Много ты чего наговорил, пан Денница. А потому вот чего сделаем. Ты сперва пана сотника нашего верни, а там и увидим. Понял ли? А панна Загаржецка тебе в том поможет. Верно ли решил, пани-панове?
Оглянулась Ярина, словно помощи от кого ожидая. Оглянулась, взглядом за икону зацепилась. Спас! Тот, что Мыкола под рубахой через Рубежи пронес!
Замерла Ярина, на темный Лик глядя.
Наставь, Господи, рабу Твою!
Подскажи!
Хмурился Спас.
Молчал.
* * *И снова горели звезды над головой, и небо было рядом, и его рука…
За руку и привела - все норовил бесов байстрюк вырваться, вперед побежать, ступеней не считая. А ступеней много оказалось. Не сотня, не две даже.
Высокой была башня-донжон. В самый небосвод упиралась.
Зачем шли - не спрашивала.
Шли - и шли.
- Красиво как! Правда, Ирина Логиновна Загаржецка?
- Зачем так? По имени зови - Ириной, - вздохнула панна сотникова.
- Красиво, Денница! А где твоя звездочка?
- Вот!
- маленький пальчик ткнулся в небо.
- Только не звездочка это, Ирина. Она не горячая. Она не светит. Это свет от солнышка. Хочешь, мы потом туда слетаем?
Поглядела она, куда байстрюк указал. Поглядела - увидела.
Белым огнем горела звезда.
Денница!
Улыбнулась Ярина, хотела мальчугана по голове погладить.
Не решилась.
- А как ты думаешь батьку моего позвать? Ведь не услышит.
- Услышит!
- улыбнулся хлопчик.
- Нам здесь звездочки помогут. Ты только глаза закрой. И не открывай, а то звездочки очень горячие!
Послушалась.
Закрыла.
Шестипалая рука коснулась ее пальцев…
И словно сгинуло все. Почудилось - снова сон видит. На ней платье серебряное, в волосах - обруч, тоже из серебра…
А Небо совсем рядом. Только звезды не холодные, как прежде - горячие, огнем пышут. Подивиться успела - сама на себя со стороны смотрит! Ну точно, сон! Но как же это?
- Открой глаза, Несущая Мир!
Не стала спорить.
Открыла.
Не было башни-донжона. Не было ночи. И звезд - не было.
Бездна была - безвидная и пустая. А над Бездной - узкая лента дороги.
Она - на перекрестке. А впереди, в двух шагах только…
Чудится? Снится?
Нет времени думать!
- Батька… Батька! Батька!
Кричала, себя не помня. Боялась - не услышит, не обернется.
- Батька! Чуешь меня? Чуешь?
Логин Загаржецкий, сотник валковский
- …Батька! Чуешь меня? Чуешь?
Еще не веря, не понимая, обернулся сотник.
- Яринка!!!
…В серебряном платье стояла Ярина Загаржецка. И горел серебряный обруч в ее волосах.
Часть третья
КОЛДУНЬЯ И ИСЧЕЗНИК
ПРОЛОГ НА ЗЕМЛЕ
Радуга.
Всюду радуга - от земли до неба. Вернее, все небо и есть радуга! Звенит празднично, на пределе слышимости - будто зовет. Текут, струятся бесконечные переливы разводов, уносятся в зенит, туда, где купол небесный раскрывается опрокинутым зевом воронки, ненасытным ртом, хоботом, омутом, засасывающим водоворотом…
Страшно.
И красиво.
Страшно красиво.
Будто оказался внутри мыльного пузыря-гиганта, который исполинское дитя, капризничая, вдруг решило втянуть обратно в свою соломинку. Не надо этого делать! Пузыри надувают, а не втягивают! Они невкусные! Остановись, дитя!
Не слышит. Радужная пленка безостановочно ползет вверх, к жадному отверстию в зените, колышется, подступает отовсюду. Рывок - и вот она разом сжалась, поглотив дальние кусты боярышника, суматошно взлетевших дроздов, одинокий домик у поворота дороги. Остановилась, словно размышляя. Или отдыхая. Или переваривая проглоченное.
Двинулась дальше. Уже неторопливо, степенно; без суеты. Замерла, помедлила. И снова - рывок вперед…
Карликовый крунг завороженно глядел на радужную завесу. Красиво. И уже почти совсем не страшно. Разве такое диво дивное, разноцветье прекрасное - может быть страшным?! Ветром свежим веет, звенит, зовет к себе. Обещает чего-то такое… светлое, ясное, какого здесь не бывает.
И слов не придумано.
Крунг улыбнулся. Моргнул, сверкнув пластинками слюды, наклеенными на внешней стороне век. Его глупые сородичи пятились от невиданного чуда, что-то кричали ему, маленькому, меньше прочих - но он уже не обращал на крики внимания. Пусть бегут, причитая, прочь, пусть бросают свои хижины и рухлядь - они трусы и дураки.
