Спешат замести следы и вывезти самое важное. Но где же обещанные курсанты? Покамест вокруг все тихо, никаких групп захвата, спецназовцев, жориков с мегафонами…
– Если они из города едут, им еще с полчаса добираться, – что-то прикинув про себя, сообщает Фол.
– Ладно, подождем, – соглашаюсь я.
А что, у нас есть выбор?!
Есть.
Машина с шофером-зомби, который доставит нас… кстати, а куда ему приказано нас доставить? По домам? Или… Нет, уж лучше мы здесь посидим!
В тесноте и без обеда.
– Надежда Викторовна, – прерывает затянувшуюся паузу Ерпалыч, и бедная завлаб вздрагивает. – А чем вы конкретно тут занимались? Ну, приношения, в том числе кровавые, целевая подмена образков (да-да, Алик, я тоже заметил), совместно-направленные моления – это понятно. Ничто не ново под луной. Но ведь вы, насколько я понимаю, биохимик, коллега Ефима Гавриловича! Научные исследования и шайка убийц с круговой порукой – согласитесь, как-то не вяжется?..
– Я возглавляла проект «Чуры».
Надежда коротко смотрит прямо в глаза Ерпалычу – чтобы почти сразу отвести взгляд.
– Чуры? Пращуры?
– Чур меня? – вношу я и свою лепту.
– Да. Мы пытались понять, кто такие на самом деле Те, и насколько они связаны… с людьми, которые погибли во время Большой Игрушечной. В последнее время наши шефы… те, кто нас сюда собрал… они начали где-то добывать образцы тканей Тех! Ефим Гаврилович в курсе, именно он должен был заняться анализами…
– Это нечто уникальное! – мигом встрепенулся Фима. – Биокристаллические структуры, совершенно новые, я бы даже сказал – невозможные! – соединения! Кремнийорганическая ДНК с плавающим углом поворота! Это не мутации, это совсем иной принцип! Я бы никогда не поверил, что существо с такими тканями способно быть живым, двигаться, по-своему мыслить – хотя и не совсем в привычном понимании… Впрочем, Надежда Викторовна изложила мне две гипотезы, и одна из них… Надежда Викторовна, может быть, вы сами расскажете?
Спохватился.
Научная этика заела.
Вот он, Архимуд, весь в этом: с минуты на минуту начнется штурм здешней берлоги, над Фимкиной душой Первач-псы висят (не факт, но весьма вероятно) – а он про биокристаллические структуры в тканях Тех распинается!
– Согласно одной из этих гипотез, – голос мышки-завлабши звучит глухо и отстраненно, словно бы слова произносит не она, а некое устройство, спрятанное у нее внутри, – в результате базовой катастрофы в черте города и частично области возникла мощная некротическая аура. Составленная из последних чаяний и стремлений людей, погибших неожиданно и к смерти не готовых. Также на нее наслоились более поздние смерти с выбросом примерно той же направленности. У нас эта волна получила название «Я еще вернусь». Будучи ориентированной на сугубо материальные цели и объекты, она вступила во взаимодействие со средой обитания, то есть с городской инфраструктурой, выталкивая наружу ее персонифицированные проявления – Тех. А наши моления и жертвы рычагом воздействия заставили Тех функционировать: город начал в значительной мере восстанавливать сам себя…
Ерпалыч слушал внимательно и время от времени согласно кивал.
Я поймал себя на том, что киваю ему в такт.
– По второй же гипотезе, Те – это и есть обретшие новую, полуматериальную плоть души погибших без покаяния, беспамятные последыши, которых мы своими обрядами вынуждаем…
– Мы живем на кладбище… – очень тихо произнесла Папочка, и на сей раз вздрогнул я. Когда-то я уже слышал от нее эту фразу. Боже, неужели это правда?!! Мы, живые, заставляем работать на себя наших погибших предков?!!
Выворотка, Выворотка…
– Мы живем на кладбище, – снова повторила Папа. – Только вы это лишь предполагаете – а мы видим. Чуть ли не каждый день, когда проходим через Выворотку. Умершие неуспокоенными никуда не уходят, по всем слоям, насквозь – а вы слепые, вы ничего не видите!.. Вы и нас видите с колесами, слепцы…
– Ладно, Папа, кончай базарить, – грубовато перебил ее Фол. – Зачем этим козлам ученые, все тут и без тебя поняли. А вот на хрена мы, кенты, им понадобились? Не зря же они нас сюда пригласили!
– Ваша м-м-м… коллега только что ответила на ваш вопрос. Вы можете свободно выходить на Выворотку. В отличие от людей. Для местных шефов, владельцев Малыжинского центра, это просто золотое дно! И не только в плане материала для исследований – но и в самом что ни на есть практическом смысле! Воздействие на Тех с той стороны, перевозка нужных людей или грузов, доставка срочной информации, сокрытие улик… да мало ли что! Кроме того, вы и сами им небезынтересны. Извините, но вы, китоврасы (при этом слове Фол морщится) – еще большая загадка, чем Те! А на контакт вы идти не захотели. Вот они и начали по своим каналам распускать слухи, настраивать людей против вас – чтобы в последний момент явиться этакими благодетелями…
– Что, сучка, лясы точишь?! Приказано когти рвать, а ты, падаль…
В дверях стоял давешний шофер. И в его водянистых глазах уже не было засасывающей пустоты – глаза были злыми, безжалостными… Глаза убийцы.
Это я понял сразу.
Увы! – мое «сразу» оказалось изрядным промежутком времени. Шофер успел оказаться рядом с Наденькой; короткий взмах, голова женщины неестественно откидывается в сторону, и серая мышка медленно оседает на пол.
– Женщин бить нехорошо…
– Чего?! Ты, фраер очкастый!..
Дальше все происходит очень быстро. Фол с Папой только начинают брать разгон, но Фима, маленький носатый Фима уже стоит перед громилой-шофером, отсвечивая очками.
Удара я не увидел. Шофер изумленно хрюкает и начинает валиться набок; пока он падает, Фима вкрадчиво трогает ладонью его лицо (это я вижу, вижу ясно и отчетливо!), вдребезги разбивая шоферу нос.
Летят красные брызги.
– Круто, – уважительно кивает Фол. – Надо бы связать урода.
Кентавр подъезжает ближе, бесцеремонно ворочает потерявшего сознание громилу, выдергивает из его штанов кожаный пояс-плетенку и со знанием дела начинает вязать руки поверженному врагу. Папа тем временем хлопочет над мышкой, пытаясь привести ее в чувство.
Взгляд исподтишка…
Косметики почти не заметно. Пепельно-каштановые волосы на затылке собраны в какую-то загогулину и заколоты длинной костяной шпилькой; вдоль висков струятся выбившиеся локоны. Кожа бледная, под глазами слабо намечены отечные мешки, отливают синевой; губы простуженные, слегка обметаны лихорадкой, и блестят от бесцветной – явно лечебной – помады. На левой щеке, чуть ниже скулы – белесый шрамик; должно быть, в детстве гвоздем пропорола. Сразу бросаются в глаза кисти рук – удивительно маленькие, изящные, с точеными пальцами; обручальное кольцо с фианитовой вставкой взблескивает инеем.
И еще: во взгляде – спокойная уверенность, что мир стоит не на героических китах-исполинах, а на сереньких мышках.
Вот она какая, Наденька, завлаб из Малыжинского центра…
И тут в тишине раздается совершенно спокойный голос Ерпалыча:
– А вот и гости пожаловали.
9
Ракурс обзора непривычный: камеры смотрят чуть сверху, и из-за этого пятнисто-камуфляжные фигуры кажутся большеголовыми коротышками с полуобрубленными ногами. У забора застыли грузовики, возле них переминаются спецназовцы с автоматами, курят. Остальные, надо полагать, уже на территории. Ага, вот они: гуськом пробегают по одному из этажей главного корпуса, заглядывают во все двери; те, что заперты, просто вышибают ударом сапога или выстрелами в замок.
Но повсюду пусто. Кроме коротышек в камуфляже – никого. Похоже, руководство успело сделать ноги.
Все это очень смахивает на съемки дешевого боевика: десятка два камер записывают разное, а мы сидим за операторским пультом, смотрим, сопоставляем, чтобы потом вырезать лишнее, состыковать друг с другом наиболее интересные куски…
– А звук тут есть? – интересуется вдруг Ерпалыч.
– Вон там, крайняя правая панель, – услужливо сообщает из угла оператор.
К нему даже не оборачиваются, но Фима мигом оказывается возле указанной панели и начинает азартно переключать тумблеры.
– Никого! Сбежали, сволочи! – рушится на нас из скрытых динамиков.
Треск распахиваемой двери.
– И здесь никого!
Вой.
Истошный вой волной безумия врывается в уши, мечется по закоулкам мозга, не находя выхода, а снаружи наплывают все новые и новые пласты тоски и страха…
Уберите! Уберите это! Не надо!..
И вой послушно смолкает. Смолкает – снаружи. Но внутри меня еще долго звучат, неохотно затихая, отголоски безысходности.
– Что это было? – впервые я вижу Фола по-настоящему ошарашенным.
– Это дети… наши пациенты из интерната, – сухо сообщает очнувшаяся Наденька. – Автобус, наверное, вернулся из Дергачей. Ефим Гаврилович, не включайте, пожалуйста, больше этот канал!
Ну конечно, это для нас, для боевика: доблестные спецназовцы штурмуют логово преступников! А для несчастных психов… для них рушится весь их привычный и уютный мирок, где их кормят, лечат, выводят на прогулки, устраивают коллективные молебны, заботятся о здоровье!
Не хочешь, а завоешь…
Динамики кашляют, и на нас внезапно обрушивается грохот выстрелов.
– Добрались до погребов. Началось…
Голос Наденьки дрожит. Кто знает, в какой момент рухнет кровавая защита, затмившая глаза Первач-псам?! Я очень надеюсь, что не раньше, чем все здесь закончится. Они с Фимой должны успеть, успеть сдаться. Но пока выходить нельзя – началась стрельба, и пулю может схлопотать любой. Кто в азарте будет разбираться, виноват ты или нет? Для спецназа сейчас любой человек без камуфляжа находится на стороне противника. Противника, который открыл огонь на поражение. И ответ будет соответствующим.
На дворе быстро темнеет, и Надежда начинает возиться с настройками, осветляя и добавляя яркости изображению.
Похожий на дот вход в подземелье плюется огнем в несколько стволов, спецназовцы в своем дурацком камуфляже (что, маскхалатов зимних не нашлось?!) залегли прямо в снег (сверху их отлично видно) – но на огонь не отвечают. Двое лежат, неестественно скособочившись, и снег вокруг них постепенно окрашивается багрянцем.
Вот и первые жертвы. Неровен час, Первач-псы нагрянут! Хотя нет – у местных защита! Вот ведь сволочи…
Впрочем, у атакующих наверняка приказ, официально зарегистрированный и освященный, а значит, карт-бланш на сутки!.. потом исповедуют.
Наконец стрельба смолкает. В комнате повисает тишина – только слышно тяжелое дыхание Фимы да сопение Фола (кент завис у меня над самым ухом, всматриваясь в экран).
Какой-то человек вдруг встает в полный рост и медленно идет ко входу в погреба. Над головой его бьется по ветру белое полотнище, во второй руке – мегафон.
Парламентер.
– Может, они все-таки сдадутся? – до боли закусив губу, шепчет Надежда.
– Внимание! – гремит усиленный мегафоном голос. – Предлагаю сдать оружие и выходить по одному! Повторяю…
– Бажанов! Какого хрена! Это охраняемый объект! – отвечают парламентеру тоже через мегафон. Тем не менее, второй голос я, кажется, уже где-то слышал, но никак не могу вспомнить, кому он принадлежит.
Бажанов… фамилия знакомая… заместитель нашего мэра?!
– Жилин? Ты? Ты что, спятил? Немедленно кончай дурить!
Кто такой Жилин, я не знаю, зато это явно хорошо известно заместителю мэра. Может, все-таки договорятся? Хорошо бы… Почему-то мне кажется, что если крови больше не будет, то защита над Малыжино продержится подольше, и тогда Фима с Наденькой однозначно успеют…
– У меня приказ! Мэр подписал. Не веришь, позвони, спроси!
– Мэр?! Едрить твою… А у меня ордер! От прокуратуры! Показать? Со мной два следователя! Ты что, под суд захотел?
Долгая, томительная пауза.
– Хорошо! Пусть твоя прокра сюда подойдет! С ордером! Ну, начальнички наши, намудрили, мать их!
Парламентер бегом возвращается. Через три-четыре минуты из-за каменной тумбы выбирается человек в оранжевом бронежилете и, подняв над головой какую-то бумажку, идет ко входу в погреба. Человек идет медленно, не делая резких движений, оружия у него нет. Сейчас его оружие – та бумажка, которую он держит над головой. Видимо, ордер.
Человек останавливается…
Одинокий сухой треск.
Мгновение человек еще стоит, а потом мягко валится в снег.
Убит? Ранен?
В любом случае, переговоры закончились. Эти сволочи убили парламентера!
Теперь – все.
Из-за тумбы к упавшему кидается женщина в дорогом пальто, но ее сбивают с ног, тащат обратно… лицо женщины на миг оказывается в поле зрения камеры…
Эра Гигантовна!
Прокурорша с чугунными кулаками!
Впрочем, сейчас это не имеет никакого значения.
– Вот теперь они это кубло к чертям разнесут! – зло цедит сквозь зубы Фол.
К убитому (я уже понимаю, что парламентер не ранен, а именно убит) ползком подбираются двое в камуфляже, оттаскивают тело назад.
Тишина. Затишье перед бурей. Минуты ползут сытыми тараканами, я всматриваюсь в экраны до рези в глазах… Что, если защита уже перестала действовать?! А мы тут сидим, теряем время…
Тишину рвет в клочья грохот автоматных очередей. Фигуры в камуфляже, пригибаясь, бегут ко входу, стреляя на ходу, кто-то падает под ответным огнем, но это ни на миг не останавливает атакующих. Еще несколько секунд – и они у двери.
Три человека бегом подтаскивают ко входу громоздкий ящик, открывают, один из них склоняется над ящиком, что-то делает…
Бегут обратно. Все.
Я наконец понимаю, что сейчас произойдет, но зажмуриться не успеваю. Динамики взрываются оглушительным грохотом, огненная вспышка на весь экран – и изображение гаснет.
Вот так. Всех, одним ударом. Вряд ли там кто-то уцелел.
Кажется, это конец.
И только тут мне вдруг становится страшно. До темноты в глазах, до дрожи в коленках. Значит, там, в Южной Каролине, тоже происходило нечто подобное…
– Есть! Есть! Откопали!
– Господин заместитель мэра! Проход откопали! Там, кажется, кто-то есть! Живой!
Изображения нет, только отдаленные голоса долетают до нас из динамиков.
– Нам пора, – лицо у Надежды каменное, и я стараюсь не смотреть ей в глаза.
Вместо этого я смотрю на тусклые глаза мониторов.
И мертвые аквариумы откликаются мне.
* * *
Матовые поверхности, гладь тканых полотен, золотое шитье полетом трассирующих пуль летит по ним, сливаясь в одну мерцающую кисею, в огненные буквы, строчки, предложения… что они предлагают мне?!. что они предлагают всем нам?.. но время суетных мыслей прошло, потому что текст уже набран, взвешен и измерян, прежнее царство разрушено, Валтазары раздавленными червями копошатся в блевотине собственных пиршеств, а время царства нового топчется на пороге, вытирая грязные подошвы, оставляя на рубцах половичка ошметки запекшейся крови и бурой грязи…
Откройте пещеры невнятным сезамом; о вы, лицемеры, взгляните в глаза нам! – взгляните, взгляните, в испуге моргните, во тьму протяните дрожащие нити!.. мы знойным бураном к растерзанным ранам приникнем, как раньше к притонам и храмам, к шалеющим странам, забытым и странным, и к тупо идущим на бойню баранам… откройте пещеры невнятным сезамом – откройте!.. коверкает души гроза нам…
Пекин объявлен карантинной зоной; готовится эвакуация еще не подвергшейся заражению части населения… Правительство Бразилии приняло решение о вводе войск в Манаус, где в течение последних месяцев… Трагедией закончились плановые маневры 6-го флота ВМС США у побережья Южной Каролины… экраны, экраны, экраны камер наблюдения, паллантиров, волшебных кристаллов, золотых блюдечек, по которым уже катится наливное яблочко неизбежности – эх, яблочко, куда катишься?!
Хочу зажмуриться.
Не получается.
Хочу оглохнуть.
Без толку.